- Если бы не я, нас никогда бы не выпустили, - посетовал Ди. - Вы, мой дорогой детектив, вечно ведете себя, как носорог, увидевший соперника. Такая же готовность остановиться и подумать.
   - Заткнись и не мешай вести машину, - огрызнулся Леон. - Или я тебя высажу и добирайся домой пешком! Через обе Америки.
   "Как же, пойдет он пешком! Наверняка столкуется с каким-нибудь местным гиппогрифом, или просто отыщет себе другого идиота с водительскими правами..."
   Краем глаза детектив Оркотт видел своего спутника в зеркале заднего вида: Ди томно расположился на потертом сиденье старого лендровера, который пришлось арендовать для поездки в ЛА, и вдохновенно ныл, подперев щеку изящной ладошкой с наманикюренными пальцами.
   - Подумать только, ринулся меня спасать, - продолжал бубнить граф. - Меня! Как будто я нуждаюсь в спасении. Как романтично!
   Леон закусил губу и стиснул руль крепче. На разодранных наручниками запястьях все еще белели шелковые повязки, которые наложил ему этот самый несносный китаец. Не пожалел своей драгоценной рубашечки, оторвал кусок, перевязал... Пальцы до сих пор плохо гнутся, немеют.
   "Ладно, машину вести могу, так что сойдет. В первый раз, что ли..." довольно безразлично подумал он. Сказывалась жуткая усталость, накатившая после всей этой истории с ненормальными перуанскими террористами. Скорее бы какой-нибудь мотель попался, а то опять придется спать на переднем сиденье. И Ди окончательно изведет его нытьем.
   - Дурацкая развалюха воняет, даже кондиционера нет. Я хочу принять душ. Я хочу есть. Я хочу переночевать в нормальной кровати. Это вы во всем виноваты...
   Леон мощным усилием воли сдержал желание отвинтить красавчику башку, попытался достать одной рукой пачку сигарет, потерявшие всякую чувствительность пальцы заскребли по плотному картону, пачка с неумолимой подлостью свалилась на дно машины, сигареты просыпались.
   - ...!
   - Что вы себе позволяете, детектив!
   - ...! ...!...!
   Пыльная дорога ровной лентой уезжала под колеса раздолбанного лендровера, небо было голубовато-белесым, жарким, обезвоженным, как его собственные мозги. В необозримой вышине парила одинокая черная птица. Отсюда она выглядела просто точкой.
   - Какая невоспитанность!
   Машина, скрежеща колодками, вильнула к обочине, остановилась.
   - Если тебя что-то не устраивает, договорись о доставке домой вон с тем орлом... Или заткнись! - рявкнул доведенный до белого каления детектив, выскочил наружу, под палящие солнечные лучи, и рывком распахнул заднюю дверь.
   Ди одарил его испуганным взглядом умопомрачительно разноцветных глаз. На хорошеньком личике, которого не коснулась даже тень загара, застыло недоумение.
   - Что я такого сказал?
   - Ди, ты всю дорогу изводишь меня нытьем, - Оркотт понизил голос, хотя больше всего на свете ему хотелось вытащить спутника из машины и надавать ему пощечин. - Я не железный, пойми. И точно так же устал. Ты... а, ладно, что тут говорить.
   Он зло отвернулся, поднял наконец пачку, сунул в рот сигарету и безуспешно защелкал зажигалкой. Проклятые пальцы совершенно отказывались повиноваться. От переутомления и недосыпа перед глазами плавали разноцветные пятна. И еще эта жара...
   Детектив оперся о раскаленный борт машины и опустил веки. Ладно, если нельзя закурить, он постоит здесь просто так. Отдохнет немного, потом они поедут дальше, а через несколько десятков миль их ожидает мотель, чистая вода и лед в холодильнике. Горы льда...
   Прохладные пальцы осторожно вытянули зажигалку у него из рук. Щелкнул кремень, Леон машинально затянулся и ощутил резкий вкус дыма. В голове слегка прояснилось, он открыл глаза.
   Ди стоит рядом, виновато улыбаясь, сияя своими глазищами. Легкие иссиня-черные пряди затеняют точеные черты, хлоп-хлоп длинными ресницами, одну руку положил ему на плечо, заглядывает встревожено в лицо.
   - Вы... сердитесь, детектив? Я не хотел нанести оскорбление... просто очень тогда испугался. За себя... и за вас.
   Леон неловко затягивается, потом вынимает сигарету изо рта. Ди стоит так близко, что сейчас на нее наткнется, так что от греха...
   - Ладно, брось, - бормочет он, отводя глаза. - Все устали. Вот доберемся до ЛА, будет тебе и ванна, и коврижки с медом, и белка, и свисток...
   - Вы так добры, детектив. И, чтобы вы знали... на самом деле я очень, очень благодарен.
   Сияющее снежной белизной лицо графа оказывается совсем близко. Ди прижимается к нему, целует в уголок сжатых губ, мазнув волосами по щеке.
   Леон не успевает ничего предпринять. В одной руке у него сигарета, другая бездействует. Поэтому он стоит, как дурак, держа на весу бесполезные руки, не зная, что ему теперь делать. Ди отстраняется, молча садится в машину, захлопывает дверь. В окно видно, что он слепо уставился вперед, спина прямая, руки сложены на коленях.
   Лучше бы продолжал ныть. Никогда не поймешь, как себя с ним вести.
   Детектив докуривает, швыряет окурок в дорожную пыль, заводит машину.
   Скорее бы чертов мотель. От этого совместного путешествия рехнуться можно.
   
   - Отвратительная дыра... краска облупилась, лестница разваливается, комната под самой крышей... - граф выглядел ужасно недовольным. Опять все не так.
   Хозяин мотеля - толстый лысоватый латиноамериканец, заржал и что-то пробормотал пареньку, притулившемуся за барной стойкой. Леон неприязненно зыркнул на них, сдвинул светлые брови, поднялся по изъеденной жучками лестнице на второй этаж.
   - Что он там сказал? - поинтересовался Ди, привычным жестом отвел за ухо выбившуюся прядь. Замер перед запертой дверью единственного номера наверху. Лампочка в коридоре перегорела, конечно же. Лицо его смутно белело в полумраке, огромные глаза тонули в тени, но Леон и так помнил, что они разноцветные. Золотой. И фиолетовый. Ни у кого таких нет.
   - Сказал, что у меня очень капризная жена, - с мстительным удовольствием сообщил он. - Но красивая.
   - Ктооооо? - в голосе Ди промелькнули опасные нотки. - Яааааа? Да как он смеет...
   - Брось, Ди, - Леон преодолел неведомо откуда накатившее смущение, справился с заедавшим замком, втолкнул шипящего от злости спутника в номер и захлопнул дверь ногой. - Ты носишь платье, красишь губы, а потом бесишься, когда тебя принимают за девушку... Смирись.
   - Я ни капли не похож на девушку! - граф метнулся к окну, забранному соломенной циновкой, повернулся к Леону спиной, застыл, опустив голову и скрестив руки на груди.
   - Как тебе угодно, - примирительно сказал детектив. - Не похож, так не похож. Только не дергайся.
   Номер целиком и полностью соответствовал его представлениям об уровне комфорта в мотелях, затерянных на богом забытых просторах Мексики. Крашеные тусклой зеленой краской стены, паутина в углах, старомодная кровать с латунными шарами на спинке, пыльное цитрусовое деревце в здоровенном глиняном горшке - для уюта видимо поставили. За маленькой дверцей скрывалась ванна, огромная и нелепая, как все здесь. Из латунного крана с широким горлом даже текла вода. Правда, ледяная. Но учитывая температуру за окном... может и неплохо, умыться хотя бы. Смыть пылищу и намертво въевшийся запах бензина.
   Пока Леон изучал интерьеры доставшегося им прибежища и фыркал под холодными водяными струями, Ди продолжал молча стоять у окна, глядя, как солнце медленно и неотвратимо валится за горизонт, протягивает повсюду черные резкие тени, вытаскивая на них, как на аркане, душную глухую ночь.
   "Опять загрустил" - детектив с тревогой глянул на худенькую спину, обтянутую узорчатым сиреневым шелком, зябко поднятые плечи. "Жарко, как в пекле, неужели не чувствует? Да, путешествие явно не пошло ему на пользу. Впрочем, кому бы пошло? Похищение, падение с огромной высоты, чудовищная кровопотеря...".
   Вздохнув, он вытащил из заднего кармана потертых джинсов "последний аргумент". Этот шоколадный батончик он купил еще на прошлой стоянке и приберегал на всякий случай. Вроде шприца с инсулином. Вдруг больному станет так плохо, что ничего больше не поможет. Похоже, настал тот самый "случай".
   Против всякого ожидания, Ди не затрясся от восторга при виде сладости, а тусклым голосом сказал "спасибо" и сел на кровать, зажав подарок в ладошке - как ребенок.
   - Да что на тебя нашло, - Леон всерьез встревожился, сел рядом - кровать прогнулась и заскрипела старой сеткой - вытянул шоколадку из безжизненных хрупких пальчиков, содрал обертку. - Покормить, как маленького?
   Молчание. Голова опущена, лицо занавешено волосами. Кто его разберет, что случилось... опять все не так.
   Все-таки отломал кусочек, запихал ему в рот. Вздохнул и обнял свободной рукой за плечи. Под скользким шелком чонгсама хрупкое тело пылало нешуточным жаром. Сладковатый запах мяты, жасмина и земляники поплыл по комнате. Леон давно заметил: когда Ди нервничал или плохо себя чувствовал, он начинал благоухать, как целая парфюмерная лавка. Непонятно, как ему это удавалось, но факт.
   - Слушай, ты не заболел?
   - Нет.
   - А что случилось?
   - Ничего, - Ди протянул холеную ручку, конфисковал лакомство, вгрызся наконец. - Бу-бу-бу.
   - Чего?
   - Оставьте меня в покое, детектив.
   Леон молча проглотил обиду, поднялся, чертова кровать опять заскрипела. Это фарфорово-шелковое чудо с полурастаявшей шоколадкой в руке, закачалось, как на батуте. Ну да, весу в нем. На руки можно взять.
   На руки...
   Детектив сердито прикусил губу, стянул изгвазданный пиджак, швырнул на пол. Принялся возиться с застежкой наплечной кобуры. Пальцы не слушались. Проклятый аромат земляники и жасмина доводил до исступления, до тошноты, до железного привкуса во рту.
   Чертовы наручники. Чертов ебанутый террорист. Чертова страна.
   Ди глянул, как он безуспешно дергает ремень, вздохнул, уронил смятую обертку на пол, с видимым трудом поднялся, подошел близко-близко.
   - Что бы вы без меня делали, мой дорогой детектив, - пропел он, берясь за латунную пряжку. В голосе его звучали привычные издевательские нотки, но так слабо...будто бы его обладателю трудно говорить.
   Без лишних слов граф стащил с остолбеневшего от такой наглости Оркотта кожаную сбрую с тяжеленным "магнумом", аккуратно повесил на спинку кровати. Тонкий пальчик с длинным алым ногтем прошелся по воротнику рубашки, задержался на верхней пуговице.
   - Может вам и с этим помочь?
   - Ди, ты сдурел? - в панике прошептал Леон куда-то в теплую макушку, перехватил его за руку.
   Горячая нежная кожа, так бы и не отпускал никогда.
   Он стискивает запястья графа, против собственной воли склоняет голову, зарываясь лицом в волосы Ди, жадно вдыхая их благоухание, ощущая горящими губами легчайшие прикосновения шелковистых прядей.
   Ди запрокидывает накрашенное личико, глаза - фиолетовый и золотой - совершенно сумасшедшие, зрачки расширены почти во всю радужку, взгляд блуждает, как после хорошей дозы героина.
   Детектив загляделся, ослабил хватку.
   Ди тут же повис у него на шее, вцепился в нижнюю губу зубами, так, что потекло по подбородку. Жадно облизал ранку языком, сглотнул. Присосался, как умирающий от жажды - к источнику в пустыне.
   Леон почувствовал во рту теплое, соленое - вкус собственной крови, и опомнился.
   Больно!
   Как обухом по голове.
   Это ж, черт возьми, не хорошенькая девушка! Парень, к тому же с кучей тараканов в голове! Ты что, сволочь такая, делаешь?
   Отодрал от себя намертво вцепившегося графа, швырнул на кровать. Не церемонясь - так проще. Прижался к стене, тяжело дыша. Если бы мог, убежал бы.
   Ди замер на сером покрывале - яркая растрепанная птица из райского сада. Помада размазана, по щеке стекает алая струйка, руки прижал к груди, словно задыхается. В глазах стоят слезы, готовые вот-вот пролиться.
   Идиот. Паршивец. Взять бы ремень и выпороть по заднице!
   
   - Ты соображаешь вообще, или нет! - шепотом заорал на него Леон. Он бы и рад громко, только не хотелось, чтобы сюда хозяин начал ломиться - стены картонные. - Ты немножко думай головой, придурок!
   Граф вроде опомнился и медленно сел, прислонившись спиной к стене. Если особо не присматриваться, то ничего и не произошло. Застежка у его расписной курточки лопнула - когда только успела. Сидит молча, а сам пытается приладить ее обратно. Ничего не выходит, он машинально пытается снова, воротник то и дело распахивается, открывая нежное белое плечо. Только глаза выдают - мутные, потерявшие обычный блеск. Голова клонится на бок. Пьян он, что ли?
   Леона трясет. Он ничего не может с этим поделать. Колотит крупной дрожью так, что зубы стучат. Чертов Ди. Хуже лихорадки. Хотите двинуться умом - подружитесь с хорошеньким китайцем. Он быстро вас наладит на нужную дорожку.
   Прижал ладонь к губам - быстро глянул - кровища так и течет. Нижняя распухла и онемела. Вампир недоделанный.
   - Ты...ты...ты... чего добиваешься?
   Ди пожал плечами. Парчовый лоскут свалился снова. Ди поднял руку - поправить, не закончил движение, безвольно уронил ее на колени.
   - Ты почему меня укусил, а? В чем дело?
   Молчание.
   Подбородок весь липкий. Леон снова утирается, еще больше размазывая кровь по бледному от злости лицу.
   - Отвечай!
   Ди снова сглатывает, облизывает губы. Смотреть на него страшновато, но Леона уже понесло.
   Оперся коленом о железную раму, схватил паршивца за узкие плечи, тряханул изо всех сил. Темноволосая голова мотнулась, безжизненно повисла.
   - А ну посмотри на меня!
   Граф нехотя поднял глаза, глянул на детектива чуть ли не с ненавистью. Крылышки изящного носа раздуваются, зрачки расширены, лицо белое, как бумага.
   Вцепился длинными ногтями в предплечье, с силой, которую и не предположишь в таком хрупком теле. Ногти вошли глубоко, прорвали кожу. Замахнулся другой рукой, Леон на автомате блокировал, удержал с трудом.
   Черт. Он явно с ума сошел.
   - Да что с тобой! Ведешь себя, как вампир!
   Алые губы гадко искривились.
   - А если я и впрямь вампир? Пожалеете для меня крови?
   - Сдурел?
   - Пожалеете, спрашиваю? Мой дорогой детектив!
   - А ну говори правду!
   - Пустите!
   - Ты мне всю руку разодрал!
   Нет, это не ненависть. В разноцветных глазах - настоящие безумие.
   - Убирайтесь отсюда! Немедленно! Уезжайте без меня!
   - Ну и уберусь! Шизофреник чокнутый!
   Леон снова отшвыривает его, разворачивается на каблуках.
   Взбесился от жары!
   Не оглядываясь, он выходит в коридор, изо всех сил хлопает дверью. Останавливается уже на улице. Решительно сжав еще саднящие от укуса губы, садится в машину, заводит двигатель и уезжает в ночь.
      Опомнился он минут через пятнадцать. Гнал по пустынной дороге, как ненормальный, машину пару раз заносило на поворотах так, что руль выламывался из рук, тормозные колодки скрежетали, фары дальнего света выхватывали из тьмы причудливые фрагменты пустынного ландшафта.
   Сердце колотится о ребра, ревет мотор, гадкое сосущее чувство гложет где-то под ложечкой.
   Потом машина замедляет ход и останавливается совсем.
   Леон долго сидит в темной машине, уронив голову на руль и не шевелясь. Потом ищет сигареты, не находит, чертыхается сквозь зубы.
   Одиночество.
   Заднее сиденье опустело. В зеркальце не отражаются больше разноцветные глаза и черная прядь волос. Не слышен недовольный голосок, изрекающий преисполненные издевательского смысла фразы.
   - Все китайцы делают это.
   - Кусаются?
   - Ты сам его обнял. Спровоцировал.
   - Ерунда, я и не собирался.
   - Какой же ты дурак!
   - Я!?
   - А теперь бросил его одного.
   - Он меня сам прогнал.
   - Он не в себе. Ты отлично знаешь, как ему досталось.
   Перед внутренним взором детектива промелькнула недавняя страшная картина: Ди выпрыгивает из вертолета и падает вниз, рукава его пестрой курточки развеваются, кровь из разодранных ягуаром предплечий раскрывается в воздухе двумя темными крыльями...
   Обошлось же.
   - Ты бросил его одного.
   Леон вздрогнул, поднял голову и огляделся. Понял, что разговаривает сам с собой. Потому что теперь больше не с кем.
   Некоторое время он неподвижно сидел в водительском кресле, тупо глядя перед собой, потом повернул ключ зажигания и поехал обратно.
      Разбудил хозяина, дверь давно была заперта на ночь, пришлось стучать. Тот окинул взъерошенного и исцарапанного детектива понимающим взглядом, ничего не сказал, молча ухмыльнулся, ушел к себе.
   Пестрая певчая птица, дремавшая в латунной клетке на стойке бара, сонно подняла голову, встопорщила перья, переступила на жердочке желтыми лапами, снова затянула черные глаза мутной пленкой.
   Осторожные шаги по лестнице. Скрип двери. В нос бьет оглушительный, одурманивающий запах цветов. Такой сильный, что он уже не восхищает - пугает. В комнате темно, занавеска опущена. Леон пробирается в темноте, вытянув руки перед собой, под ногами шуршит, шелестит, с потолка свисают какие-то длинные плети.
   Ни звука, кроме собственного хрипловатого дыхания.
   Он понимает, что боится включить свет.
   - Ди? Ты где? Что случилось? - шепотом, еле слышно. - Ди?
   Тишина.
   - Ди, ты там помер что ли? - обмирая от ледяной уверенности в том, что вернулся слишком поздно.
   Пахнет цветами. Невыносимо.

Нашарил наконец выключатель, щелкнул клавишей.
 
Ди неподвижно лежит на полу, раскинув шелковые рукава, волосы разметались, глаза закрыты. Прямо сквозь одежду, да что там, господи, сквозь него самого, прорвались причудливо и пышно разросшиеся растения, с алыми, розоватыми, белыми соцветиями, оплели его руки, ноги, лианами поползли по полу.
   Леон в ужасе посмотрел под ноги.
   Сухие листья. Это они шуршали, заглушая шаги, истлевая на глазах, рассыпаясь в серую пыль.
   - Ди... - без звука. Гортань и связки отказались повиноваться, поэтому он только пошевелил губами, молча и страшно.
   "Это сон, мне все снится, на самом деле я заснул в машине, или в гостинце, а еще лучше - отрубился в ЛА, и все, что было за эту неделю, мне просто приснилось. Это только сон..."
   Пока Леон твердил про себя эту безмолвную молитву, Ди распахнул веки и невидяще уставился в потолок, с которого спускались тонкие растительные плети, отягощенные орхидеями.
   Еще мгновение и детектив на коленях около графа, пытается приподнять его голову, ничего не получается, в волосы вцепились корни и тонкие ветви, заплели так, что ничего не поделать, поглощают его заживо, высасывают, как паук - бабочку.
   Ди смотрит сквозь детектива, не осознавая его присутствия, прекрасные глаза тускнеют, радужки выцветают, нежная кожа лица увядает и сохнет. Руки, прекрасные руки с нежными тонкими пальцами, прошиты острыми травяными стеблями, словно тающий по весне снег.
   Несколько мгновений и все, что останется - это пригоршня серой сухой листвы, с жестокой ясностью понимает Леон. Осознание неминуемой потери скрючивает его пополам, вышибая дыхание из груди, лишая способности мыслить связно.
   Нереальная, зыбкая ткань сна, в котором не успеть, не догнать, не остановить ускользающую тень того, кто, оказывается, был так тебе дорог.
   Граф задушено всхлипывает и выгибается в безжалостных путах корней.
   Леон, не раздумывая больше ни секунды, наклоняется и целует побелевшие губы. И еще одно бесконечно долгое мгновение, за которое он успевает умереть и снова воскреснуть, ему кажется, что Ди больше не дышит.
   "Крови. Надо было. Он боялся попросить, а я наорал на него и уехал".
   Едва схватившаяся корочка на прокушенной ранке трескается, снова начинает сочиться теплыми каплями, они медленно стекают по искривленным застывшим губам, по щеке, по шее...
   Ди чуть слышно вздыхает и сглатывает. Медленно приоткрывает рот, словно для поцелуя.
   "Пей, если тебе нужно. Я весь твой. Только не умирай".
   Сердце колотится, перед глазами плавают ослепительные круги, резкий холод сковывает тело. Ди жадно глотает кровь, вместе с ней забирая у Леона что-то очень важное.
   Душу, может быть.
   "Все равно. Все что угодно. Я отдам тебе, все что угодно. Только останься со мной".
   Лишь теперь он понимает это.
   Когда холод и боль становятся нестерпимыми, пытка вдруг прекращается. Маленькие руки обнимают детектива за шею, притягивают ближе.
   Ди шепчет еле-еле, дыша теплым куда-то в ухо:
   - Ты вернулся.
   Живой. Живой. Живой.
   Леон берет его на руки, как ребенка, крепко прижимает к себе и поднимается на ноги. Увядшие побеги, высохшие, неопасные, осыпаются на пол.
   Живой.
   Все остальное не имеет значения.
      - Все-таки ты не человек.
   - Как вы догадливы, мой дорогой детектив.
   Все кончилось. Только остатки растительной трухи на полу напоминают о недавнем кошмаре.
   Леон кутает спасенное сокровище в содранное с кровати покрывало, пальцы его еще слегка дрожат, выброс адреналина заставляет кровь пульсировать в висках, в горле сухо, прокушенная губа совершенно онемела, но он не обращает внимания.
   "Чуть не потерял тебя, стервец. Кем бы ты ни был на самом деле. Чуть не потерял".
   Ди и не думает вывертываться из объятий, притих в одеяле, уютно устроив темноволосую голову на плече Леона. Сидит смирно, как прирученная птица. Будто решил что-то для себя раз и навсегда.
   - Я слишком много сил потратил за это время, - бормочет Ди, уткнувшись ему куда-то в ключицу, теплые губы щекочут кожу. - Думал, обойдется. Мы все-таки сильнее, чем люди. А потом стало совсем плохо. Я как-то растерялся.
   - Не мог сказать по нормальному, - Леон проводит пальцами по его волосам, Ди задерживает дыхание, замирает, прижимается к нему щекой. - Что я пожалел бы пару капель крови, раз уж ты такой...волшебный. Объяснил бы, что к чему.
   Граф некоторое время молчит, потом то ли смеется, то ли всхлипывает тихонько.
   - Что смешного?
   - Я думал... я боялся за вас, детектив.
   - Еще чего!
   - Пары капель крови недостаточно, чтобы поддержать жизнь умирающего ками. Понадобилась бы вся. Вся, до последнего. Возможно единственное исключение.
   Опять бу-бу-бу куда-то в натянутую на плече хлопчатобумажную рубашку.
   - Да говори уже! Может я тоже какой-нибудь волшебный? - не выдерживает Леон. На самом деле его не очень занимает этот вопрос. То, что Ди скоро очухается и снова сделается холодным, язвительным и неприступным, как китайский божок, волнует его неизмеримо сильнее.
   Потому что гораздо лучше, когда Ди вот так вот нежится на его груди, укрытый от опасностей жестокого и грязного мира в кольце сильных рук.
   "Не отпущу", с мрачной решимостью думает детектив. "Сразу понаделаешь очередных глупостей, влипнешь еще в какую-нибудь неприятность. Не отпущу и все тут. Как бы ты ни брыкался. Сокровище китайское."
   Ди запрокидывает бледное личико, в разноцветных глазах, оказавшихся вдруг так близко, испуг, ожидание, нерушимая уверенность.
   В чем?
   - Вы любите меня, детектив.
   Не вопрос. Утверждение.
   - Яааа? Да я...
   Леон замолкает на полуслове, всматривается в лицо своего расписного фарфорового счастья. Ответить он не в силах, да и незачем отвечать, можно только провести большим пальцем по гладкой нежной щеке, округлой линии подбородка, коснуться уголка рта...
   Алые губы приоткрываются. Леон, замирая от собственной смелости, склоняет голову и касается их поцелуем. Таким легким, что его можно и не почувствовать, если глаза закрыты.
   Ди только распахивает их шире, не в силах оторвать взгляд от лица детектива, которое будто бы только что разглядел по-настоящему. Лицо человека, готового отдать за него жизнь, если потребуется.
   "Люблю ли я тебя?"
   Ди крепко обнимает своего детектива за шею, опускает темные, словно подчерненные, ресницы. Его губы, обычно изогнутые в лицемерной восточной улыбочке, оказываются горячими, чуть влажными, сладкими.
   Не передать, какими сладкими.
   Краем сознания Леон успевает отметить, что пропал, но его это уже совершенно не волнует.
   
   "Люблю ли я тебя?"
   Жить тобой, дышать тобой, быть рядом с тобой всегда, не взирая ни на что. Мое странное, ни на кого не похожее, невыразимо прекрасное счастье. Люблю ли я тебя?
   Как хорошо, что слова больше не нужны. Ведь словами можно лгать. Слова ранят, застят глаза, заводят в бесконечные лабиринты собственных отражений.
   Я скажу тебе это губами, такими же горячими, как твои. Их робкое касание становится все более страстным, настойчивым, меня уже не остановить, я ждал так долго и сам не знал, что жду. Ты ведь не хочешь, чтобы я остановился, выдыхаешь невольный стон сквозь разомкнутые губы, пробуешь меня на вкус языком, запускаешь руку в волосы на затылке, заставляя вздрогнуть от наслаждения.
   Нужно ли говорить? Ты настаиваешь?
   Я скажу тебе это пальцами, которые привыкли держать пистолет или сжиматься в кулак, но стали нежными и чуткими, потому что ласкают твою шею, проводят по голубоватой жилке, трепещущей под кожей, спускают с хрупких плеч вышитый скользкий шелк чонгсама.
   Одежда только помешает, ведь ты хочешь знать правду.
   Позволь, я скажу ее тебе сегодня ночью.
   
   Шорох торопливо срываемой одежды, полузадушенный смешок - ведь тяжело стянуть рубашку, не отцепившись друг от друга хоть на мгновение. Чем-то приходится жертвовать, рубашка расстегнута, стянута наполовину и так и остается висеть на плечах.
   Ди, так и не прерывая затянувшийся поцелуй, проводит ноготком по обнаженной груди детектива, спускается ниже, берется за пряжку ремня, заставляя Леона протестующе простонать что-то. Не желает ничего слушать, нетерпеливо дергает застежку, пытаясь совладать с ней.
   Поцелуй, еще, и еще один, сколько их будет в эту сумасшедшую раскаленную ночь, как будто их нужно считать, когда твое сокровище так близко, кожа к коже, и оно виснет у тебя на шее, и отвечает на твои беспорядочные ласки жадно и бесстыдно, словно создано для этого, только для этого.
   Для бесконечной вереницы ночей, полных шороха простыней, вскриков и стонов, пряного запаха разгоряченных тел, разметавшихся по подушке темных прядей, искусанных губ, алых следов, ожогами разгорающихся на белой коже.
   Тонкие запястья зажаты в ладони Леона, свободная рука блуждает по телу ками, заставляя того сладострастно изгибаться, ведь что еще остается, когда ты заманил к себе в постель ураган, цунами, землетрясение, этого ненормального детектива, который оказывается всегда хотел быть с тобой, только с тобой, если только ты захочешь.
   
   Нагие тела светятся в полутьме, сдирать друг с друга уже нечего, руки переплелись накрепко, распухшие губы размыкаются лишь на несколько секунд, пока Леон внимательно смотрит в затуманенные страстью глаза Ди, пытаясь в свою очередь получить ответ на последний вопрос.
   Его колени касаются стройных бедер, способных свести с ума кого угодно, пальцы держат, как клещи, не давая графу пошевелить прихваченными над головой руками.
   Ди испытывает мгновенный укол страха, не слишком ли много он позволил своему спасителю, разве забыл, что для того есть только один способ действий - "полный вперед", что тот не раздумывает, не оглядывается, не сбавляет скорость никогда.
   Люблю. Люблю тебя.
   Плененный ками не в силах оторваться от глаз человека, чье сильное тело прижимает его к смятым простыням. За свою недолгую жизнь он не узнал пока ничего о страсти, о нежности, о том, как безнадежно и безоглядно могут любить люди.
   Неудивительно, что Леону хватило нескольких капель крови, чтобы вытащить его из тьмы небытия.
   Ди снова опускает длиннющие ресницы, отворачивает голову, безупречный профиль вырисовывается на белой подушке, светлые пряди растрепанной леоновой шевелюры касаются его щеки.
   Страсть человека ошеломляет, не остается времени хоть как-то привыкнуть, осознать, Ди ощущает, как Леон напряжен, ощущает его нетерпение и в страхе сжимается под его напором.
   Но ради Леона он готов стерпеть даже боль.
   Тот понимает, делает над собой неимоверное усилие, останавливается, отстраняется, с тревогой смотрит на дрожащего и тяжело дышащего ками, разжимает пальцы.
   - Я никогда не сделаю тебе больно, - шепчет он. - Никогда. Не бойся.
   Ди сглатывает подступающие слезы, мягко высвобождает руки, обнимает его, проводит ладошками по бархатистой коже спины.
   Леон решительно раздвигает стройные ноги коленом, опускается на локти, живот к животу, грудь к груди, не вырваться, не сбежать. Целует припухшие губы, отводит прилипшую к влажной щеке прядку.
   - Скажи "нет", - шепчет он. - Скажи "нет", и я остановлюсь.
   Граф вцепляется острыми ногтями в его плечи, заранее стараясь отплатить страданием за то, что собирается сделать его человек, вцепляется так, что по напряженным бицепсам стекают к предплечьям струйки крови. Леон чуть слышно шипит, но не сводит с лица ками вопрошающего взгляда.
   "Скажи мне "нет", и я остановлюсь. Запрети мне"
   - Да, - еле слышно шепчет Ди, обхватывая его бедра своими.
   Люблю тебя.
   Леон закрывает ему рот поцелуем и подается вперед. Не смотря на неистовое желание и подстегивающие его острые ноготки, он закусывает губу и движется медленно, так медленно, что боль, не успев прийти, сменяется ослепительным наслаждением.
   
   Под утро их убаюкал монотонный шум ливня. Тяжелые капли барабанили в оконное стекло, небо затянуло серыми тучами, жара спала, свежие запахи мокрой земли и листьев проникали в приоткрытое окно. Пыльный цитрус в горшке у кровати расцвел и теперь шелестел тихонько, покрытый шапкой белых цветков.
   Леон проснулся первым, от того, что в комнату осторожно скреблись. Поспешно натянул джинсы, прошлепал к двери, получил поднос с едой из рук хозяина, перебросился с ним парой испанских фраз и вгрызся в завтрак с энтузиазмом человека, только что завершившего голодовку.
   Когда граф соизволил наконец открыть глазки и оторвать растрепанную голову от подушки, детектив прикончил уже большую часть щедро выделенных им припасов и немного приободрился. Достаточно для того, чтобы увидев, как нагой Ди усаживается в постели, поправляя прическу, весьма выразительно сверкнуть глазами.
   - Шоколаду, - простонал ками, заворачиваясь в покрывало и становясь в два раза соблазнительнее. - Сейчас же.
   Детектив швырнул ему коробку конфет.
   - Радуйся, подарок от заведения. Тут еще и выпивка есть. Правда, хозяин сказал, что, если бы знал, что мы молодожены, то выделил бы нам комнату внизу. На него всю ночь сыпалась штукатурка с потолка и мешала спать.
   Ди отвел взгляд и слегка порозовел.
   - Это вы виноваты, детектив, - пожаловался он, расправляя одеяло и сбившиеся в комок простыни.
   - Вот, смотрите! - он обвиняющим жестом потыкал в подозрительного вида пятна на постельном белье. - Это кровь! Вы просто грубый варвар! Я доверил вам самое ценное, а вы...
   "Абсолютно неисправим. Я только подкинул ему еще несколько тем для нудежа".
   - Должен тебя огорчить, Ди, но большая часть этой крови принадлежит мне. Ты ночью со страху располосовал мне спину чуть не до кости. Мог бы и сдержаться.
   - Мог. Но не хотел. К тому же я считаю, что одного раза было бы вполне достаточно, - лицемерно опустил глазки Ди. - А три - уже перебор, вы не находите?
   - Ну что ж ты вопил, как будто я тебя тут режу. К тому же хозяин до смерти напуган этим дождем. Тут никогда ничего подобного...
   Ди грациозно поднялся с кровати, задрапировался, подошел к окну, отодвинул циновку, служившую занавеской.
   Леон встал у него за спиной, обнял за плечи, выглянул на улицу. Присвистнул
   - Надо же! Три радуги! Никогда одновременно не видел!
   - Я же все-таки не какой-нибудь человек, - самодовольно произнес граф, не замечая, с каким выражением Леон смотрит на его обнаженную стройную спину и округлую попку, соблазнительно приоткрытую съехавшим покрывалом. - Настроение ками отражается на состоянии окружающей среды самым непосредственным...
   - Отлично, не продолжай, я все понял, - Леон не дал ему договорить, а бесцеремонно сгреб в охапку и потащил обратно в постель. - Вернемся к делу. Уверен, местная пустыня изнывает от засухи. Не могу же я, черт побери, оставить наших гостеприимных хозяев без урожая.
                                                                                                                                                                                                автор: Штайн Анна

Отредактировано Kain (2010-04-30 21:59:02)